— Длинный, конечно, сразу прибежал домой и все мне выложил. Ты не думай, мой Длинный с теми девками не водится. Просто пошел за компанию. Но он так изболелся за Вилли душой, что с тех самых пор сидит на тротуаре против тюрьмы… — Отсвечивающие огнем слезы текли по лицу Порции. — Ты же знаешь, как мы втроем жили. Душа в душу. У нас был свой распорядок, и все шло как по маслу. Даже из-за денег никогда не тужили. Длинный — он платил за квартиру, я покупала еду, а на Вилли были расходы в субботу вечером. Мы всегда жили как двойняшки, только когда их не двое, а трое.
Наконец настало утро. Прогудели заводские сирены к первой смене. Вышло солнце, и на чистых кастрюльках, висевших над плитой, заблестели его лучи. Отец с дочерью долго сидели не двигаясь. Порция дергала себя за кольца в ушах, пока мочки не заболели и не стали багровыми. Доктор Копленд все так же подпирал голову руками.
Порция сказала:
— Мне кажется, что, если ты уговоришь кого-нибудь из белых написать письмо насчет Вилли, ему это поможет. Я уже ходила к мистеру Бреннону. Он написал все, что я его просила, слово в слово. Он был у себя в кафе, когда все это случилось, он всегда там. Поэтому я туда пошла и рассказала, как было дело. А письмо отнесла домой и положила в Библию, чтобы оно не потерялось или не запачкалось.
— А что там написано, в этом письме?
— Мистер Бреннон написал все слово в слово, как я просила. В письме сказано, что Вилли работает у мистера Бреннона уже третий год. Что Вилли смирный и порядочный цветной парень и до сих пор за ним не замечено ничего дурного. Там говорится, что у него всегда есть возможность что-нибудь слямзить в кафе и, если бы он был таким, как другие негры…
— Фу! — воскликнул доктор Копленд. — Никуда это все не годится!
— Нельзя же сидеть сложа руки! Ведь Вилли в тюрьме. Мой родной брат. Конечно, он сегодня поступил нехорошо, но он ведь такой добрый. Нельзя же сидеть сложа руки!
— Придется. Ничего другого нам не осталось.
— А я все равно не буду!
Порция вскочила со стула. Глаза ее с отчаянием озирали комнату, словно она хотела что-то найти. Потом она стремительно кинулась к двери.
— Обожди, — сказал доктор Копленд. — Куда ты собралась?
— На работу. Мне теперь никак нельзя терять место. Мне теперь надо служить у миссис Келли и получать каждую неделю жалованье.
— Я хочу сходить в тюрьму, — сказал доктор Копленд. — Может, мне удастся повидать Вильяма.
— Я тоже туда пойду по дороге на службу. Надо прогнать на работу Длинного, не то, глядишь, он так и прогорюет там все утро.
Доктор Копленд поспешно оделся и вышел к Порции, ожидавшей его в прихожей. Они зашагали по улице, погруженной в голубую прохладу осеннего утра. В тюрьме с ними разговаривали грубо, и они ничего не смогли узнать. Тогда доктор Копленд отправился к адвокату, с которым имел когда-то дело. Тревожные дни тянулись медленно. Через три недели состоялся суд. Вильяма обвинили в насилии с применением смертоносного оружия. Его приговорили к девяти месяцам каторжных работ и тут же отправили в тюрьму, находившуюся в северной части штата.
Даже и теперь его влекло к истинной, высокой цели, но не хватало времени о ней думать. Он ходил из одного дома в другой, и работе не было конца. Ранним утром он выезжал из дома на машине, а в одиннадцать часов начинал прием у себя. Надышавшись холодного осеннего воздуха, он потом страдал от духоты, и у него начинался кашель. Скамьи в прихожей всегда были заняты больными неграми, которые терпеливо его дожидались; а иногда и переднее крыльцо и даже его спальня тоже были битком набиты пациентами. Весь день, а зачастую и за полночь приходилось принимать больных.
Его тело так ныло от усталости, что иногда ему хотелось лечь на пол, заколотить по нему кулаками и заплакать в голос. Если бы он мог отдохнуть, он бы, наверно, поправился. У него был туберкулез легких, он четыре раза в день мерил температуру и каждый месяц просвечивался. Но отдохнуть он не мог. Потому что его истинная, высокая цель была сильнее усталости.
Он размышлял об этой цели, пока иной раз, после долгого трудного дня и долгой ночи, вдруг не наступало затмение. Он даже забывал на минуту, что это за цель. Но потом сознание к нему возвращалось, и его снова обуревали нетерпение и жажда взвалить на себя новый труд. Но речь часто изменяла ему, голос у него стал хриплый и не такой громкий, как прежде. Он выбрасывал слова прямо в больные, терпеливые лица негров, в лицо своего народа.
Часто он беседовал с мистером Сингером. С ним он говорил о химии и загадках вселенной. О бесконечно малом зародыше и о расщеплении яйца. О сложном делении клетки на миллион частиц. О тайнах живой материи и простоте смерти. И он говорил с ним о расе.
— Мой народ был привезен с бескрайних равнин, из темных зеленых джунглей, — сказал он однажды мистеру Сингеру. — В долгих переходах к побережью закованные в цепи люди мерли как мухи. Выжили только сильные. Прикованные к пропитанным нечистотами судам, которые везли их в эту страну, они мерли снова. Могли выжить только самые стойкие и выносливые. Скованные цепями на продажу гуртом, как скот, многие из этих сильных тоже гибли под ударами бича. И в конце концов только сильнейшие из моего народа пережили эти злые годы и остались жить. Их сыновья и дочери, их внуки и правнуки.
— Я пришла попросить об одном одолжении и еще кое о чем, — заявила Порция.
Доктор Копленд сидел один в кухне, когда она, пройдя через прихожую, встала с этими словами перед ним в дверях. С тех пор как Вильяма увезли, прошло две недели. Порция очень изменилась. Волосы у нее не были напомажены и прилизаны, как раньше, а глаза казались воспаленными, словно с перепоя. Щеки ввалились, и грустное, желтое, как мед, лицо сейчас и в самом деле напоминало лицо матери.
— Дашь мне твои красивые белые тарелки и чашки, ладно?
— Можешь взять их совсем.
— Нет, только на время. И потом, я пришла попросить у тебя об одном одолжении.
— Пожалуйста, с удовольствием сделаю все, что хочешь, — сказал доктор.
Порция села за стол напротив отца.
— Сперва я тебе все объясню. Вчера получила весточку от дедушки — завтра они все приедут к нам, переночуют и проведут тут половину воскресного дня. Все они, конечно, очень переживают из-за Вилли, и дедушка хочет, чтобы семья опять собралась вместе. И правильно. Мне самой хочется повидать родню. Я чего-то так тоскую по дому с тех пор, как нет Вилли…
— Можешь взять тарелки и все, что тебе понадобится, — сказал доктор Копленд. — Но не надо горбиться, дочка. У тебя плохая осанка.
— Это ведь сбор всей нашей семьи. Знаешь, дедушка первый раз за двадцать лет останется на ночь в городе. Только два раза в жизни он спал не у себя дома. И потом, он по ночам всегда беспокоится. Как только стемнеет, он поминутно вскакивает — то попить воды, то поглядеть, чтобы дети были укрыты и все ли в порядке. А я беспокоюсь, удобно ли будет тут дедушке.
— Все, что у меня есть и может понадобиться тебе…
— Конечно, их привезет Ли Джексон, — продолжала Порция. — А с Ли Джексоном на дорогу уйдет чуть не целый день. Я не жду их раньше чем к ужину. А у дедушки столько терпения на этого Ли Джексона, что он и не подумает его подгонять.
— Батюшки! Да неужели старый мул еще жив? Ему же не меньше восемнадцати лет!
— Да нет, больше. Дедушка на нем уж лет двадцать работает. Этот мул у него так давно, что он говорит, будто Ли Джексон ему вроде родни. Он любит и понимает его не хуже, чем своих внучат. Никогда не видала, чтобы так хорошо понимали скотину, как наш дедушка. У него особое чутье ко всякой твари.
— Двадцать лет работы — долгий срок для мула.
— Еще бы! Только теперь Ли Джексон совсем ослаб. Но знаешь, как дедушка о нем заботится? Когда они пашут в жару, на Ли Джексоне такая же громадная соломенная шляпа, как и на дедушке, только дырки для ушей прорезаны. Ну и потеха — Ли Джексон шагу без шляпы не сделает, когда они пашут.
Доктор Копленд снял с полки белые фарфоровые тарелки и принялся завертывать их в газету.
— А у тебя хватит кастрюль, чтобы наготовить столько еды?
— Хватит. Да я и не собираюсь чересчур надрываться. Дедушка — он ведь такой заботливый — всегда что-нибудь захватит, когда семейство едет обедать. Наварю побольше каши и капусты и нажарю два фунта хорошей барабульки.
— Будет очень вкусно.
Порция сцепила нервные желтые пальцы.
— Я тебе еще не все сказала. У меня сюрприз. Бадди тоже приедет и Гамильтон. Бадди только что вернулся из Мобила. Он теперь помогает на ферме.
— Пять лет я не видел Карла Маркса.
— Вот об этом я и пришла тебя просить. Помнишь, я как вошла, то сразу сказала, что хочу попросить у тебя кое-что взаймы и еще — об одном одолжении?
Доктор Копленд хрустнул суставами пальцев.
